| << пред. << >> след. >> II
Святой Николай поцеловал мальчиков и ласково расспросил их об обстоятельствах, при которых они претерпели мученическую смерть. Они рассказали ему, что собирали в поле оставшиеся колосья, а тут к ним подошел Гаром, завлек их в свою харчевню, напоил вином и, когда они уснули, зарезал их.
Они были в тех же самых лохмотьях, что и в день своей смерти, а вид у них и после воскресения был робкий и дикий. Самый крепкий из них, Максим, оказался сыном сумасшедшей женщины, ездившей на осле вслед за армией. Однажды ночью он вывалился из корзины, в которой мать таскала его с собой, и остался на дороге. С той поры он жил совсем один, воруя овощи и плоды. Самый тщедушный, Робен, еле помнил родителей, крестьян, обрабатывавших неблагодарную землю, не то слишком бедных, не то слишком скупых, чтобы прокормить его; и потому оставивших его в лесу на произвол судьбы. Третий, Сульпиций, ничего не знал о своем происхождении, но какой-то священник научил его начаткам грамоты.
Гроза кончилась. Птицы громко перекликались в прозрачном и легком воздухе. Земля зеленела и смеялась. Епископ Николай сел на мула, поданного Модерном, и взял на руки Максима, закутав его плащом. Дьякон посадил за собой Сульпиция и Робена, и они потихоньку направились к городу Тренкебалю.
Дорога вилась среди нив, виноградников и лугов. Великий святой Николай, уже от всего сердца полюбивший этих детей, попутно расспрашивал их о разных доступных им по возрасту предметах и задавал им несложные вопросы вроде следующих: «Сколько будет пятью пять?» или «Что такое бог?» Он не получал удовлетворительных ответов, но отнюдь не стыдил их за невежество, а только старался постепенно его рассеять с помощью наилучших педагогических приемов.
— Мы прежде всего им преподадим, Модерн, истины, необходимые для спасенья души, — сказал он, — затем свободные искусства и, в частности, музыку, дабы они могли воспевать хвалу господу богу. Надо будет, кроме того, преподать им риторику, философию, а также историю людей, животных и растений. Я хочу, чтобы они изучили нравы и строение тела животных, все органы которых своим непостижимым совершенством утверждают славу создателя.
Не успел почтенный первосвященник договорить, как на дороге показалась крестьянка, тащившая за узду старую кобылу, до того перегруженную хворостом, что поджилки у нее дрожали и она спотыкалась на каждом шагу.
— Увы! — воскликнул великий святой Николай. — Вот бедный конь, несущий чрезмерную ношу. На свое несчастье он попал в руки жестоких и несправедливых хозяев. Не следует обременять живые существа, не исключая и рабочей скотины.
При этих словах мальчики разразились смехом. Епископ спросил, отчего они так громко смеются.
— Потому что... — сказал Робен.
— Оттого что... — сказал Сульпиций.
— Мы смеемся над тем, что вы приняли кобылу за коня, — сказал Максим. — Вы не видите между ними разницы, а ведь она очень заметна. Вы, стало быть, не разбираетесь в животных?
— Этим детям надо, кажется, прежде всего преподать урок вежливости, — заметил Модерн.
Во всех городах, деревнях, слободах, поселках и замках, через которые пролегал их путь, святой Николай показывал жителям мальчиков, извлеченных из кадки, и рассказывал о великом чуде, совершенном по его предстательству богом, и каждый, радуясь, благословлял его за это. Узнав от гонцов и путешественников о столь чудесном событии, все население Тренкебаля высыпало навстречу своему пастырю, расстилая драгоценные ковры и бросая цветы на его пути. Горожане со слезами на глазах созерцали жертвы, спасшиеся из кадки, восклицая: «Слава!» Но бедные дети только посмеивались и высовывали языки; и это явное доказательство их невинности и убожества вызывало еще больше умиления и жалости к ним.
У святого епископа Николая была сиротка-племянница, по имени Миранда; ей шел седьмой год, и была она епископу дороже света его очей. Почтенная вдова, по имени Базина, воспитывала ее в набожности, благонравии и неведенье зла. Этой же особе епископ доверил и воспитание трех чудесно спасенных мальчиков. Вдова не была лишена наблюдательности и очень скоро заметила, что Максим наделен отвагой, Робен благоразумием, а Сульпиций рассудительностью, и постаралась укрепить в них эти добрые начала, которые, по свойственной всему человеческому роду испорченности, имели склонность к извращению и искажению: лукавство Робена легко обращалось в скрытность и чаще всего таило в себе грубую алчность; Максим был склонен к приступам гнева, а Сульпиций часто е великим упрямством высказывал ложные суждения о предметах первостепенной важности. В общем же это были обыкновенные дети, которые разоряли птичьи гнезда, воровали яблоки в чужих садах, привязывали кастрюли к хвостам собак, налипали чернила в кропильницы и посыпали щетиной постель Модерна. По ночам, закутавшись в простыни и взобравшись на ходули, они отправлялись по садам, до обморока пугая служанок, чересчур долго загулявшихся со своими любезными. Они втыкали колючки в сидение кресла, в котором имела обыкновение располагаться г-жа Базина, и когда она опускалась в него, они радовались ее страданиям, с удовольствием наблюдая ее замешательство, когда ей надо было при всех подносить бдительную и заботливую руку к пострадавшему месту, так как эта почтенная особа ни за что на свете не согласилась бы погрешить против скромности.
Невзирая на возраст и все свои добродетели, эта дама не внушала им ни любви, ни страха. Робен называл ее старой хрычовкой, Максим — старой чертовкой, а Сульпиций — валаамовой ослицей. Они на все лады изводили маленькую Миранду, пачкали ее красивые платьица и толкали ее, так что она падала носом о камни. Однажды они окунули ее головой в бочку с патокой. Они подзадоривали ее садиться верхом на заборы и лазить по деревьям, не считаясь с тем, что это неприлично для девочки; они обучали ее также повадкам и выражениям, от которых отдавало харчевней и кадкой солонины. По их примеру, она называла почтенную Базину старой хрычовкой и даже, принимая часть за целое, — старым пузом. Но невинность ее сохранялась в неприкосновенности. Чистота ее души была незапятнана.
— Я счастлив, что извлек этих детей из кадки с рассолом, чтобы сделать из них добрых христиан, — говорил святой епископ Николай. — Они станут верными слугами господними, и добрые дела их зачтутся мне.
Однажды весной, на третий год после их воскрешения, когда мальчики, уже выросшие и вполне развившиеся, играли на лугу возле реки, Максим в порыве раздражения и природной заносчивости столкнул Модерна в воду, но дьякон успел ухватиться за ветку ивы и стал звать на помощь. Подошедший Робен склонился к нему, будто собираясь вытащить его за руку, но снял с его пальца кольцо и убежал прочь.
Тем временем Сульпиций, стоявший на берегу со скрещенными на груди руками, изрекал:
— Модерна ожидает дурной конец. Я вижу шестерых бесов в образе летучих мышей, которые норовят слизнуть душу с его губ.
Узнав от Базины и Модерна об этом прискорбном происшествии, святой епископ крайне огорчился.
— Эти дети были вскормлены в страдании недостойными родителями, — промолвил он. — Чрезмерность перенесенных ими невзгод искалечила их нрав. Их изъяны следует выправлять с помощью долготерпения и настойчивой мягкости.
— Ваше преосвященство, — возразил Модерн, отплясывая лихорадку и чихая, несмотря на теплый халат и ночной колпак, ибо купанье наградило его насморком, — возможно, что их злобность имеет своим источником злобность их родителей. Но как объясните вы, святой отец, что дурное обращение вложило в каждого из них различные и, можно сказать, противоположные пороки, что заброшенность и нужда, в которых они обретались, прежде чем попасть в кадку с рассолом, сделали одного из них алчным, другого буйным, а третьего ложным духовидцем. И как раз этот последний, святой отец, тревожил бы меня, будь я на вашем месте, более остальных.
— Каждый из этих мальчиков искривился в своем слабом месте, — отвечал епископ. — Плохое обращение изуродовало их душу в тех точках, которые оказали наименьшее сопротивление. Будем же выправлять их с тысячью предосторожностей, чтобы не увеличить зло вместо того, чтобы его уменьшить. Снисходительность, милосердие и долготерпенье — единственные меры воздействия, которые следует применять для исправления людей, разумеется, исключая еретиков.
— Конечно, конечно, ваше преосвященство, — отозвался Модерн, трижды чихая. — Но нет правильного воспитания без острастки, нет дисциплины без дисциплины. Я в этом кое-что понимаю. И если вы не накажете этих бездельников, они станут хуже Ирода. Помяните мое слово.
— Возможно, что Модерн не далек от истины, — промолвила Базина.
Епископ ничего не ответил. Он шел в сопровождении дьякона и вдовы вдоль шпалеры боярышника, испускавшего приятный запах меда и горького миндаля. Дойдя до оврага, где земля вбирала в себя влагу из соседнего источника, он остановился перед деревцом с густыми изогнутыми ветвями, густо покрытыми глянцевитыми зубчатыми листьями и белыми соцветьями.
— Взгляните на этот пышный и благоухающий куст, на эту прекрасную дщерь цветущего мая, на эту благородную, яркую, столь полную жизни и силы купину, — сказал он — обратите внимание, насколько она богаче листьями и наряднее цветами, нежели ее соседки по шпалере. Но заметьте также, что бледная кора ее ветвей покрыта лишь ничтожным количеством колючек, и притом слабых, мелких и тупых. Чем это объясняется? Причина этому та, что вскормленная влажной и жирной почвой, спокойная и уверенная в богатствах, поддерживающих ее существованье, она использовала все земные соки на взращивание своего могущества и своей славы и, слишком уверенная в своей силе, чтобы вооружаться против слабых врагов, вся отдалась радости великолепного, упоительного плодоношенья. Пройдем теперь с вами несколько шагов по тропинке, взбирающейся кверху, и обратим взгляд на другой куст боярышника, который, вытянувшись с великим трудом из каменистой и безводной почвы, чахлый, скудный древесиной и листвой, в этих суровых условиях помышляет только о том, как бы получше вооружиться, как бы защитить себя от бесчисленных врагов, угрожающих всем слабым существам. И вот он — сплошная охапка колючек. Малое количество вытянутых им соков растрачено на создание бесчисленных, широких у основания, твердых и острых шипов, все же плохо обеспечивающих его боязливую слабость. У него ничего не осталось для душистого и плодоносного цветения. Друзья мои, с людьми происходит то же, что с боярышником. Уход, уделенный нам в детстве, делает нас лучше. Слишком жестокое воспитание ожесточает нас.
<< пред. << >> след. >> |