Анатоль Франс. Обыск
Из сборника "Перламутровый ларец"
-------------------------------------------------------------------
Анатоль Франс. Собрание сочинений в 8 тт. Том 2. М.: 1958
Перевод Н.Г. Яковлевой
Комментарии С.И. Лиходзиевского
Ocr Longsoft для сайта http://frans.krossw.ru, август 2007
-------------------------------------------------------------------
Комната была обита бледно-голубым шелком. Эпинет, на котором стояли раскрытые ноты «Деревенского колдуна» [*], стулья со спинками в виде лиры, секретер красного дерева, белая с гирляндами роз кровать, голубки вдоль карниза — все пленяло своей трогательной прелестью. Лампа бросала мягкий свет, и в полутьме пламя в камине трепетало, как крылья птицы. Сидя за секретером, в домашнем платье, склонив обворожительную головку в ореоле великолепных светлых волос, Жюли перелистывала письма, которые хранились, заботливо перевязанные ленточкой, в ящиках секретера.
Бьет полночь; условный знак перехода из одного года в другой. Прелестные стенные часы с улыбающимся раззолоченным амуром возвещают конец 1793 года.
В тот миг, когда минутная стрелка совпадает с часовой, появляется маленький призрак. Очаровательный ребенок, выбежав в рубашонке из приотворенной двери комнаты, в которой он спал, бросается в объятия матери и поздравляет ее, желая ей счастливого года.
— Счастливого года, Пьер... Благодарю тебя. Но знаешь ли ты, что такое счастливый год?
Он думает, что знает; но все же Жюли хочет растолковать сыну смысл этого слова.
— Счастливым, мой дружок, можно назвать тот год, который не несет с собой ни ненависти, ни страха.
Она целует ребенка, уносит его в постель, откуда он ускользнул, затем возвращается и снова садится за секретер. Она глядит то на пламя, полыхающее в очаге, то на письма, из которых падают засушенные цветы. Ей нелегко их сжечь. И все же это необходимо сделать. Если письма обнаружат, не миновать гильотины и тому, кто их писал, и той, что их получала. Если бы дело касалось ее одной, она бы не сожгла писем, — так устала она оспаривать свою жизнь у палачей! Но она думает о нем, приговоренном к смертной казни, о беглеце, который скрывается на каком-нибудь чердаке в другом конце Парижа. Достаточно одного из этих писем, чтобы напасть на его след и обречь его на смерть.
Пьер крепко спит в соседней комнате; кухарка и Нанон ушли к себе в мансарду. За окнами на заснеженной улице царит глубокая тишина. Чистый и свежий воздух оживляет огонь в камине. Жюли сожжет письма, она это знает; не без глубоких и грустных размышлений пришла она к этому тяжкому решению. Она сожжет письма, но прежде перечтет их.
Письма в полной сохранности, ибо натуре Жюли свойственна аккуратность, и это отражается во всей ее обстановке.
Вот эти, уже пожелтевшие, листки насчитывают трехлетнюю давность. И в ночном безмолвии Жюли уносится мечтою к тем волшебным временам. Она не предает огню ни единой страницы, не перечитав раз десять милые сердцу строки.
Вокруг глубокая тишина. Время от времени Жюли подходит к окну, приподнимает занавес, и перед ней возникает из тьмы, посеребренная луной, замолкнувшая колокольня церкви Сен-Жермен де Пре; и затем она вновь принимается за свою медлительную и благоговейную работу разрушения. Но как не упиться в последний раз сладостью этих страниц? Как предать огню дорогие строки, не запечатлев их навеки в своем сердце? Глубокая тишина вокруг нее. Душа ее трепещет молодостью и любовью.
Она читает:
«Разлученный с Вами, я вижу Вас, Жюли! Образы недавнего прошлого неотступно стоят передо мною. Вы рисуетесь в моем воображении не холодным и бесплотным существом, а женщиной живой, одушевленной, вечно новой и вечно прекрасной! В мечтах я вижу Ваш образ в обрамлении великолепнейших пейзажей нашей планеты. Счастлив возлюбленный Жюли! Для него все вокруг исполнено очарования, ибо он воспринимает мир через нее. Любя ее, он любит жизнь; он пленен миром, в котором она существует; он дорожит той землей, которую она украшает собою. Любовь открывает ему сокровенный смысл вещей. Он постигает мир во всем многообразии его форм; и он находит во всем бесконечное отображение Жюли; его слух улавливает все голоса природы; и все они нашептывают ему имя Жюли. Взоры его с наслаждением встречают дневное светило, радуясь, что счастливец солнечный луч касается и лица Жюли, лаская совершенные человеческие черты. Первые вечерние звезды повергают его в трепет, — он думает: может быть, она смотрит на них в эту минуту. Он чувствует ее дыхание в воздухе, напоенном ароматами. Он готов целовать землю, по которой она ступает...
Моя Жюли, если мне суждено пасть под топором палача, если мне суждено, как Сиднею, умереть за свободу [*], все же и самой смерти не удержать в царстве теней, вдали от тебя, мою негодующую душу. Я прилечу к тебе, моя возлюбленная! Мой дух неизменно будет витать близ тебя».
Она читает и думает. Ночь на исходе. Уже брезжит рассвет сквозь оконные занавесы: утро. Служанки начинают свою работу. Жюли торопится окончить свою. Как будто слышатся чьи-то голоса. Нет, все спокойно, вокруг глубокая тишина.
Глубокая тишина, ибо снег заглушает звук шагов. Идут. Пришли. Удары сотрясают дверь.
Спрятать письма, запереть секретер уже нет времени. Все, что Жюли может сделать, она делает: берет охапку бумаг и бросает их под диван, чехол которого спускается до самого пола. Несколько писем падают на ковер; она заталкивает их ногой под диван и, схватив книгу, бросается в кресла.
Председатель секции района входит в сопровождении отряда в двенадцать пик. Это бывший плетельщик соломенных стульев по имени Броше, которого постоянно трясет лихорадка; его налитые кровью глаза вечно исполнены ужаса.
Он подает знак людям охранять входы и обращается к Жюли:
— Гражданка, мы узнали сейчас, что ты состоишь в переписке с агентами Питта [*], эмигрантами и заговорщиками, заточенными в темнице. Именем закона я пришел изъять твои письма. Уже давно мне указывали на тебя, как на аристократку самой опасной породы. Гражданин Рапуа, которого ты видишь здесь, — и он указал на одного из своих людей, — признался, что зимой тысяча семьсот восемьдесят девятого года ты дала ему деньги и одежду, чтобы его подкупить. Должностные лица умеренных воззрений и лишенные гражданской доблести слишком долго щадили тебя. Но теперь я, в свой черед, представитель власти, и ты не избегнешь гильотины. Давай сюда письма, гражданка!
— Возьмите их сами, — говорит Жюли. — Секретер не заперт.
Там лежали еще некоторые документы: свидетельства о рождении, браке и смерти, счета поставщиков и ценные бумаги, которые Броше внимательно изучает одну за другой. Он щупает и переворачивает их, как человек недоверчивый, который и читать-то хорошенько не умеет. Время от времени он приговаривает:
— Мерзость! Имя бывшего короля не вычеркнуто! Мерзость, чистая мерзость!
Жюли понимает, что обыск затянется и примет придирчивый характер. Она не совладала с искушением бросить украдкою взгляд в сторону дивана. И она видит, что из-под чехла выглядывает, точно белое ушко котенка, уголок конверта. Тут тревога внезапно покидает ее. Уверенность в неминуемой гибели вселяет в нее спокойствие и налагает на ее лицо выражение, похожее на беспечность. Она не сомневается, что эти люди увидят, как видит она сама, злополучный клочок бумаги. Белый на красном ковре, он бросается в глаза. Но она не знает, обнаружат ли его сразу же, или несколько позже. Неизвестность занимает и развлекает ее. В эту трагическую минуту она забавляется своеобразной игрой в загадки, глядя, как патриоты то удаляются, то приближаются к дивану.
Броше, покончив с бумагами в секретере, выказывает нетерпение и говорит, что он-то уж наверняка отыщет все, что ему нужно.
Он опрокидывает мебель, переворачивает картины и ударяет эфесом сабли по деревянной обшивке стен, надеясь обнаружить тайники. Но ничего не обнаруживает. Он разбивает зеркало, желая убедиться, не спрятано ли за ним чего-нибудь. И ничего не находит.
Тем временем его люди наугад взламывают паркет. Они клянутся, что бесстыдной аристократке не удастся насмеяться над честными санкюлотами. Но никто из них не замечает уголка белого конверта, который выглядывает из-под диванного чехла.
Жюли ведут в другие комнаты и требуют у нее ключи. Ломают мебель, вдребезги разлетаются стекла; прокалывают пиками сиденья стульев, вспарывают кресла — и ничего не находят.
Однако ж Броше не унывает. Он возвращается в спальню.
— Черт подери! Письма здесь. Я в этом уверен.
Он осматривает диван; диван кажется ему подозрительным, раз пять или шесть Броше вонзает в него саблю по самую рукоятку. И не находит того, что ищет. Отчаянно бранясь, он отдает приказ к отступлению.
Уже переступив порог, он оборачивается и грозит Жюли кулаком:
— Бойся встречи со мной. Я державный народ!
И выходит последним.
Наконец-то они ушли! Она слышит, как шум шагов понемногу стихает на лестнице. Она спасена! И своей неосторожностью она не погубила возлюбленного! Она бежит, с задорным смехом, поцеловать своего Пьера, который, сжав кулачки, спит, не подозревая, какой хаос царит вокруг его колыбели.
Комментарии:
«Деревенский колдун» — опера, написанная в молодости писателем Жан-Жаком Руссо.
... как Сиднею умереть за свободу... — Сидней Алджернон (1617 — 1683) — деятель английской революции, убежденный республиканец. При реставрации Стюартов был семнадцать лет в эмиграции; через несколько лет после возвращения казнен под предлогом участия в заговоре против короля.
... ты состоишь в переписке с агентами Питта... — Питт Вильям (1759 — 1806) — английский реакционный политический деятель, ярый враг французской революции.
|